В крошечной гримерке царило напряжение. При этом никто не вел себя необычно: Джим, как всегда, мрачен и ехиден, Джонс расслаблен, Бонзо травит шутки. Роберт тоже не показывал нервозности. Он улыбался, шутил, перекидывался репликами с парнями и посасывал медленно пиво.
- Джимми, как думаешь, сколько им понадобится времени, чтобы понять, что группа не та? – он тонко улыбнулся и покусал зубами горлышко бутылки.
После того триумфального, драматического и неизбежного, вроде Армагеддона, который они все испытали, впервые собравшись вчетвером в тесной студии, и всех немногочисленных следующих репетиций самолюбие бесилось и истерило от одного намека не получить заслуженного. Каждый из них, Роберт был уверен в этом, ждал, что скучающая публика скромного клуба  покорится их музыке, как кобра дудочке заклинателя. Но что, если нет?
Плант поднялся, заглянул в зеркало. Его лоб пересекла вертикальная морщина. Он слишком много думал. Хотелось скорее выйти на сцену, сбросить с себя напряжение, отдаться этой похотливой леди, которую извлекали их руки, ноги и глотки. Роберт оправил рукава своей деревенской рубахи и расстегнул две верхние пуговицы. Нет… три. Так лучше.
- Если им не понравится музыка, пусть хоть посмотрят на юных красавцев с инструментами, - прокомментировал вслух это решение и коротко хохотнул.
Грант сразу сказал им: «Никаких сомнений. Иначе можете возвращаться обратно». Это не было угрозой, хотя звучало именно так – то была установка. И Роберт хорошо воспринял ее. Он подошел к Пейджу и облокотился на стол рядом с ним.
- Я не боюсь провалиться, забыть слова – всегда можно сымпровизировать, мне не важно, забудет ли кто из нас, какую песню играем. Я боюсь за этих людей, - Роберт выпрямился во весь рост и, вскинув подбородок, посмотрел на дверь. – Ты в курсе, сколько нам дадут, если после концерта они все слетят с катушек?
Посмеиваясь, он опустился в кресло. Они все были чертовски самонадеянными! Считанные репетиции – и вот первый концерт. Его можно было отменить, но где взять деньги на компенсацию? А ведь предстоит еще записать альбом. И, судя по всему, на свои кровные. Время – деньги. Но после того незабываемого, что случилось с каждым из них... нет, после того, что прошло, как цунами, захватило с головой, а потом отступило, оставляя их просто выжатой насквозь четверкой молодых парней...
- Слышал, в этом клубе весной выступали какие-то ребята из Англии, говорят, подающие большие надежды. И говорили, что гитарист у них – мрачный и чокнутый тип в рубашке Дракулы. Звучит очень похоже на тебя, не думаешь? – он прищурился, улыбаясь. – Правда, усатый у них не барабанщик, а клавишник, да и не слышал, чтоб их вокалист был такой же замечательный, как я.
Роберт снова засмеялся и сделал еще пару глотков.
- Так что не уверен, можно ли эту историю принять за хорошее предзнаменование.

Похоже, идея Джима понравилась Бонзо, тот стал описывать ситуацию в красках. Да таких ярких, что Роберт едва не покраснел сам. Это ж надо его так позорить перед серьезным Джонсом и профи-Пейджем.
- На себя посмотри, бочонок усатый. Если ты оголишься, все тараканьи женщины в окрестностях прибегут посмотреть! – он хмыкнул и гордо вскинул подбородок. Каждый расслабляется, как может, эти мелкие стычки – не более чем способ разрядить обстановку.
Плант отвернулся ото всех, как будто разглядывая стену,  сам почти незаметно застегнул одну пуговицу. Нечего им подшучивать над великим Робертом Энтони. Не заметив, как прошуршал со своего места гитарист, он вздрогнул от вкрадчивого прикосновения.
- Л-ладно.
Все молча проводили взглядом Пейджа, Бонзо выкинул что-то очередное – умопомрачительно смешное, по его мнению. Роберт медленно допил пиво и бросил взгляд на часы. Двадцать минут. Под предлогом «отлить» от тоже вышел из гримерки и прошествовал мимо скучающего, на первый взгляд, гитариста в сторону уборной. Вскоре вернулся, но заходить к остальным не стал. По коридору время от времени ходила какая-то администрация клуба, звукачи и прочий нужный люд.
- Джонсу как будто стыдно за нас, - косой взгляд на гитариста. – Но я уверен, что ему самому происходящее нравится.
Роб улыбнулся и прислонился к стене, наподобие Джима.
- А ты вроде как само спокойствие.
Подошел какой-то парень, заглянул в гримерку, крикнул: «Пять минут!», вышел и продублировал то же самое Джимми и Роберту.
- Приличные джентльмены опаздывают на четверть часа, - прокомментировал сию благую весть Плант. Он полез было в карман за сигаретами, но вспомнил, что оставил их в гримерке,  да и не стоило курить перед самым выходом на сцену, тем более раз только что промочил горло. Спокойствие Пейджа было почти заразительным. Почти – потому что нет-нет, да и прорывалась в голове Роберта какая-то паническая мысль, но он упрямо гнал ее прочь. Как бы ни «скрипел» кучерявый мозг, не мог его владелец выкинуть из головы ситуацию, в которой оказался. И если с натиском таланта Джимми он еще как-то боролся (бравада, в основном), то со покойным профессионализмом Джонса ничего поделать было нельзя. И хотя басист был старше самого Роберта всего на пару лет, казалось, что тому уже за тридцать. А еще эти постоянные подколы Бонэма, чтоб его!..
- Ну что… зовем ребят?

Джим повел себя очень правильно. Какой-нибудь психолог запросто мог по достоинству оценить его подход к делу – нет, к Планту. Он не стал унижать последнего  снисходительным сочувствием, приравнял оного к себе, а вдобавок еще и пошутил.
Плант широко улыбнулся, встретив теперь уже знакомый взгляд: «Пейдж ушел, осталась музыка».
- Да, мой господин, - Роберт с ухмылкой отвесил витиеватый поклон  гитаристу в тот самый момент, когда мимо них прошествовали Джонс и Бонзо. Последний не преминул подколоть по этому поводу Планта, мол, ага, еще концерт не отыграли, а ты уже  подлизываешься! Оный же с достоинством проигнорировал выпад.
- Что ж, сделаем это.
Они вышли на сцену, и не были встречены гвалтом – всего лишь одобрительно-подначивающим общим улюлюканьем. Роберт поджал губы, оглянулся на Бонзо – тот уже занял своё место за установкой, уловил взгляд, адресованный Джонсом Пейджу («Я готов») и, наконец, повернулся направо. Казалось, ждали только его. Плат глубоко кивнул, на лице – ни намека на улыбку, он серьезен, как никогда, но от волнения напрочь забыл поприветствовать публику. И понеслась…
Похоже, они были громковаты для этого клуба – все. Гитара Джима ревела слишком громко, барабаны под палочками Бонзо сотрясали воздух, сами стены дрожали от басов Джона, а вой Роберта лишал зрителей слуха на неделю вперед. Поначалу народ казался вялым и слегка обескураженным, но потом втянулся, и уже через семь минут извивался и дергался под музыку вместе с шумным вокалистом.
И вроде бы, играли не высший класс, и вроде бы, считанные репетиции, а на деле – снова то самое чувство, как будто уносит поток создаваемой тобой музыки.
Во время очередного соло Джеймса Роберт отошел назад, чтобы выпить воды, и впервые взглянул на парней со стороны. Они все, бесспорно, были под действием того же наркотика. А уж Джимми!… Что говорить о Джимми – этот вообще казался призраком далеких столетий, восставшим для того, чтобы покорить неокрепшее человечество 20 века, подчинить его себе и украсть все души разом.
Плант вернулся за микрофон – и настрой у него был уже другой. Он провалился еще глубже в музыку, и не выныривал, несмотря на головокружение, нехватку кислорода и полную дезориентацию.
Спустя полтора часа его, как рыбу на крючке, выдернули из родного омута.
Сердце стучало бешено, Джим справа хватался за гриф, как за последнюю надежду.
- Мы сделали это…. – Плант прошептал ему одними губами, обвел взглядом зал. Он был оглушен внезапной тишиной на сцене. Зрители, кажется, тоже.
- Спасибо, - наконец в микрофон. – С вами были The New Yardbirds. Бас-гитара – Джон Пол Джонс… Ударные – Джон Бонэм… Соло-гитара… Джимми Пейдж… И я – Роберт Плант. Хорошего вечера! Спасибо, ребята!

Как только они спустились с небольшой сцены, Роберт почувствовал, что его накрывает. Он захохотал, как ненормальный, не обращая внимания на то, что за него хватается Пейдж. Остановился посреди коридора, вынуждая сделать то же самое остальных ребят, повернулся на сто восемьдесят градусов. Во взгляде, которым Роб обвел каждого из музыкантов, был какой-то невероятный блеск. Сам же он чувствовал, что будто светится изнутри – от счастья, разумеется. Выступление в клубе где-то в Скандинавии – совершенно не счастье, - поправили бы его многие, но в двадцать лет все, что тебе нужно, - немного хорошей музыки и много паршивого пива. Которое, кстати, ждало в гримерке.
Джимми тоже был счастлив – так казалось Планту – счастлив в своем особом ключе, как после бутылки Джека Дэниелса. Похоже, его приводило в восторг то, что все границы, установленные самому себе, исчезали под воздействием их музыки.
В тот вечер они отпраздновали свое первое выступление, но не стали разбирать ошибки и недочеты – у них был на это целый завтрашний день перед следующим концертом, а потом еще, еще, и еще… А потом ошибки и недочеты стали основой для новых мелодий, новых аранжировок и новых песен.
Тем не менее, Плант по-прежнему чувствовал огромное напряжение перед каждым выходом на сцену и огромное облегчение, на грани экстаза, когда  концерт заканчивался. Он стал вести себя немного более вольно – но только на сцене, пока Джим совершенно невменяемый, и не имеет ничего против подскоков к нему,  прикосновений и просто желания Планта слить воедино шнур от микрофона и гитары. Это сложно объяснить. Во время выступлений Робертом овладевало желание сделать так, чтобы вся их музыка лилась из одного чистейшего источника, он почти неосознанно  извлекал из своих связок звуки и так же, на грани сознания, перемещался по сцене. В их игре было настоящее.
- Эй, Джимми, - позвал он как-то гитариста после концерта. Тот шел, облокотившись о его плечо. Все уже заметили: после любого выступления Пейджу отказывают многие чувства, но виснет он почему-то непременно на Планте. Может, от Бонзо еще больше разило пОтом, а на Джонса просто не приходилось надеяться? А Плант – он, мол, ответственный, проследит, чтобы их ценный Джимми не простудился и не подрался, хотя куда уж ответственнее басиста?
- Эй, Джимми, - ответчик был не в том положении, чтобы смыться: сидел в кресле в фойе, куда его усадил Плант. - Скажи, неужели за неделю о нас не написала мимолетом ни одна жалкая газетенка? Или от нас что-то скрывают? Или от меня что-то скрывают?
Роберт серьезно смотрел в полуприкрытые глаза гитариста. Он почувствовал еще пару дней назад, что при нем как будто чего-то недоговаривают. Особенно Грант. Тот вообще был человеком неясным. Казалось, он на все готов для группы, но в то же время… отчего-то не доверял ему Плант. И не только ему.
- Джим, я вас не устраиваю? Не дотягиваю до вашего уровня? Говори сразу, все равно это турне я отработаю. Осталось-то всего три концерта…
Нельзя было донимать Пейджа расспросами в такой момент, кощунственно. Но Роберту просто надоело мучиться неведением. Надоело каждый раз выходить на сцену, как в последний. Словно за его спиной шептались каждый раз, как он делал шаг из комнаты. Дело-то было в малом, в пресловутых газетах… А страху – как перед войной. Неведение – оно такое.

Пейдж выглядел жутко помятым и совершенно истерзанным (видимо, звуками собственной подруги-гитары), но Плант сегодня был безжалостен. Или старался быть таковым. Не то, чтобы ему хотелось помучить коллегу лишний раз – скорее наоборот, но  дело есть дело. И потом, он действительно меньше рисковал. Хотя иногда Роберту казалось, что он вообще зря переживает насчет Пейджа, что тот дал ему по непонятной причине некую фору.
- То есть все-таки есть… - услышав то, что хотел, он задумчиво опустился на подлокотник кресла, в котором тонул Джим. Причин не верить последнему не было. Пришлось наклониться к нему, чтобы услышать продолжение. Оно того стоило. Роберт удивленно вскинул брови. – Но разве это критика? Мне казалось, ты хотел, чтобы о тебе именно так и думали!
Плант улыбнулся, а сам представил, как ненормально ухмыляется Пейдж на сцене, когда не поглощен полностью игрой. Не грех поверить, что он не только продал душу дьявол, а сам и есть таковой.
- Только насчет продажной девки я не улавливаю аллегории.
А в голове все вертелось это… «мы все четверо ее не устраиваем». И звучало как насмешка над тем, чем они занимались. Ведь каждый из них чувствовал невообразимый дух, царивший во время их игры, так что же это? Те писаки не были на концертах? Или этот дух до них не долетал?
Роберт помрачнел. Вероятно, со стороны было виднее всего. Или им пока не удалось научиться доносить сущность своей игры до публики?
- И что же они говорят обо мне, Джим?
Задал вопрос, а у самого в мыслях: «И зачем это мне?» После концерта Роб и сам мог посидеть спокойно, вспомнить, что и как делал, на какие моменты надо обратить внимание, где он проваливается по сравнению с остальными. И он знал, что круто поет. Так зачем это слушать? Сердце колотилось, как перед прыжком в пропасть.
- Это жалкое мини-турне под чужим именем. Так какого хрена я трясусь, как девственница в порту? – спросил и сам у себя, и у Пейджа – считал, что имел право. Раз Роберт поддерживает его физически – трясущегося от возбуждения, мокрого от пота и пьяного от музыки, то и Джеймс мог бы поддержать его – эмоционально. Честно? Честно.
- А что говорит Джонс?  Насчет нас, и выступлений, и этих… статей, ну и… насчет меня?
Привязался, да.  Раз уж начал давить, так отступать поздно.  И Питер, и Джим не раз говорили, что Джонс – он всегда такой, что он профессионал уже больше семи лет, что он на сцене с детства, что у него опыта втрое больше, чем у Бонзо и Планта вместе взятых. Что может держать в этой шумной группе такого, как он, серьезного парня с образованием? Удовольствие. И если это удовольствие ему портят – обязательно намекнет. В вежливой форме, естественно.  Роберт всегда побаивался и сторонился таких людей, но сейчас Джонс мог стать советчиком, вот только идти к нему лично за этим советом… Унизительно как-то.
- Если ты сейчас скажешь, что мы прекрасны, как никто, я тебя на руках донесу до твоей постели, - Роберт быстро хохотнул, пытаясь разрядить тучи, сгущавшиеся вокруг его головы, а может, вокруг головы Пейджа – их головы были достаточно близко друг к другу, чтобы туча стала единой.

- Что я… что? – Роберт воззрился на гитариста, словно тот сам был автором этих лестных слов. – О нет, Джим… Ты понимаешь, что это значит? если раньше они говорили, что я хреново пою, но хотя бы танцую ничего так, то теперь!.. Оказывается, и танцор из меня – так себе. Никудышный.
Он пригорюнился и слушал дальше, что мог ему сказать Пейдж. А тот говорил непривычно много. Плант оценил его старания.
- Никогда не называй меня так, - бросил мимоходом загробным голосом. – Хм… Да я думал, что мои стоны вполне сексуальны. А теперь оказывается, все эти неравнодушные – потому что борются за желание первыми вызывать мне скорую. Прекрасно.
Роберт язвительно улыбался своим воображаемым недругам. По их, выходило, он со всех сторон – полная бездарность. А ведь еще неделю назад Роберт считал себя крайне талантливым и уж конечно, удачливым. А оно вон как. Видимо, он всерьез задумался, раз пропустил мимо ушей и вообще – мимо себя шуточки Джима. Однако, уловив на подсознании, поднялся и протянул тому руку. Без слов.  И очень, очень хмуро!
«Нет, это же надо, а… аппендикс разорвался! Бездари! Что они понимают о настоящих звездах!».
- Нет, Джимми, скажи, я действительно так двигаюсь? Про Элвиса тоже говорили, что он больной. А что пишут о нем теперь?
Посреди тяжелого пути он буквально бросил гитариста и стал выделывать те самые движения, да вдобавок еще и напевать что-то невразумительное. Если бы кто случайным увидел – точно решил бы, что парень либо хорошо перебрал, либо вконец рехнулся.
- Эх, ладно.
Спустя недолгих две минуты он снова предложил Джиму свое плечо, руку и что тот еще там требовал.
- Вот твоя хатка.
«Странно, что рожи Джимми не комментировали. Или он просто не сказал? А может, они все смотрят на меня, а остальных не замечают?» - последняя мысль как-то прибавила гордости осанке Плнта, и он подпер задом и спиной дверь в номер, выделенный Пейджу. Их всех поселили по двое: даже Грант ночевал с ассистентом. А этот сноб – один. Видите ли, компания ему мешает восстановиться. А раз Роберт оказался здесь, то вынужден был хоть как-то за это расплатиться. Апельсинового сока он предоставить не мог, зато поставил на тумбу рядом с кроватью графин воды, который нашел на трюмо, и стакан.
- Считай это соком. Колыбельные я тебе уже спел. Штук семь-восемь… или сколько их там у нас было.
Роберт вдруг хитро улыбнулся, прищурился и встал в позу: руки-в-боки, бедра вперед. А сам себя почувствовал медсестрой.
- Как себя чувствует наш малыш Джимми? Нет температуры? – он приложил ладонь ко лбу гитариста. – Горло не болит? – пощупал лимфоузлы на шее. – Ну-ка, скажи «ААА»!
Рассмеявшись, он отошел назад – от греха подальше.
- Ладно, молчу, - и правда замолчал. Но отчего-то замялся на пороге, не решаясь выходить. – Серьезно – спасибо тебе. И… ты ведь тоже не равнодушен к моим стонам – даже с аппендицитом, верно?
Роберт снова заулыбался и открыл дверь. Теперь из-за нее торчала только кудрявая голова.
- Доброй ночи, о растлитель малолеток.
И был таков – не забыв повесить на дверь снаружи табличку «не беспокоить». Не только сохранности бесценного сна Джимми ради, но и здоровья горничных для.
В гостиничном коридоре он столкнулся с Бонзо, который бродил по отелю в застиранной майке и старых трусах.
- Ты где ходишь?
- А ты волнуешься, что ли? Или без меня не спится? Ужас какой, меня так на всех не хватит: каждому подавай колыбельную! – Роберт весело пхнул ударника барабанного труда в живот и первым проскользнул в номер.
Он все еще думал о чертовых газетах и дурацких журналистах, о Джимми в образе публичной девки с ярко-красными губами (и почему-то сразу представлялись его редкие зубы в крови) – и решил, что девка из него так себе, посредственная, о том, что его все же назвали неплохим певцом (что редкость), а еще о Морин. «Женюсь!» - думал он. – «Вернусь домой – сразу женюсь!»
Это он просто еще не понял, как справляться с естественными желаниями в турне, и пока еще не стал супер-звездой, чтобы пользоваться положением вопиющих в экстазе развращенных девиц.
- Эй, Бонзо… Я правда дергаюсь, как припадочный?.. – бормотал глубокой ночью в свою подушку Плант.

Отредактировано Robert Plant (2012-01-13 19:01:26)