Ох уж эти злые языки…
- Да трезвый я, говорю вам! Как стеклышко! Меня бы жена пьяным не отпустила! Ладно, черт с вами…
Роберт вообще-то нечасто выходил из себя, но, похоже, старые добрые тезки-«бобби» вконец потеряли совесть. Он едва выехал и не успел доехать до Бирмингема, как его уже трижды останавливали. «Мистер Плант! Это правда вы? оставьте автограф  для моей дочери!», «Мистер Плант, де вы храните свою американскую наркоту? Вы позор для Англии!» И, наконец, «Добрый день, мистер, пройдите, пожалуйста, в полицейскую машину». Просто «мистер». Роберт ни разу не поверил в то, что полисмен его не узнал. Но терпение зашкаливало, а до Эдинбурга еще ехать и ехать.
- Господин полицейский, я Роберт Плант. Из Led Zeppelin. И если вы не хотите, чтобы вашим шотландским коллегам пришлось усмирять толпу, возмущенную задержкой концерта, вам лучше поторопиться!
Лицо Роберта не выражало ничего, кроме высокомерия и гнева. Долбанные полицейские, как они вообще посмели? Все эти унизительные процедуры на проверку трезвости – да за кого они его принимают?! «Это же я, Роберт Плант, это передо мной стонет толпа, это из-за моего голоса фанаты бьются головами о стены зала! Это я, Роберт Плант, который получает за один концерт столько, сколько каждый из вас едва наскребает за три месяца! Это я, Роберт Плант с божественным голосом…» И так далее, и так далее, и так далее…
В общем, газанул он сходу и со свистом – только его и видели. Он злости Роберт стиснул зубы и вцепился в руль, как ненормальный. Он жалел, что не умеет орать на людей, как Питер или сходу давать в глаз, как Бонзо. Наконец, началась трасса, и Роберт вздохнул свободнее.
- Надо расслабиться, - хороший совет самому себе, но плохое решение. Плант достал из бардачка сигарету, прикурил, глубоко затянулся – стало полегче. Запел себе под нос «Thank you», вспомнил вчерашнюю ночь с Морин – почти отпустило. Вдруг раздался резкий звук клаксона. Слева его нагоняла какая-то французская тачка, из окон которой торчало четыре лохматые головы.
- Роберт Плант! Роберт Плант!!! Это правда он, ребята! Эгей, мы тебя любим! Led Zeppelin! Ура-а-а!
Они все еще выжимали клаксон, а Плант махал им в окно, выживал улыбку и педаль газа. Некогда было наслаждаться народной любовью. Он хмыкнул, подумав, что Пейдж, наверняка, сейчас наслаждается любовью той француженки… как там ее… Шарлотта? Этот черт так на нее смотрел еще с Альберт Холла! Впору засомневаться, а уж не нашел ли Джимми замену своей единственной по-настоящему возлюбленной женщине - гитаре? Миновав цепь резких поворотов, Роб наклонился и взял банку пива, припасенную на долгую дорогу. Полувыпрямившись, он стал ее открывать…
- Ах, черт тебя подери! – цепь повторов не закончилась. Видимо, он слишком давно ездил здесь в последний раз. Кинув на пол перед пассажирским сиденьем пиво, угрожающе зашипевшее, Плант схватился за руль, пытаясь вклиниться в поворот, но машину от резкого движения дернуло назад и крутануло вбок – противоположный от поворота. Роберт успел еще разок ругнуться, прежде чем его новенький «Ягуар» красиво влетел в дорожное ограждение, снес его и покатил дальше – до ближайшего могучего и древнего дуба.
- Эй, эй! Там же Роберт Плант!!! – ребята, которым все-таки повезло нагнать «кумира», вскоре обнаружили его мирно приложившимся пузом в руль, а лбом – в разбитое стекло.

Нет ничего более отвратительного, чем сотрясение мозга. Так кажется любому с оным, так казалось и Планту. Глаза лучше было не открывать, это точно. А еще по всей руке мерзкое, какое-то ледяное чувство. Окажись на его месте кто-нибудь другой из ребят,  сломанная рука стала бы больше, чем просто огорчением, но главный инструмент Роберта, к счастью, в руках держать не надо… Нет, тот главный инструмент иногда надо, но для него хватит и одной левой.
Честно говоря, Плант не особенно задумывался, когда, едва он открыл глаза, врачи и полицейский (в одном он опознал того самого парня, который пытался уличить в опьянении) хором стали интересоваться, как найти его родню и кому сообщить о происшествии. Просто он знал, что Морин хватает забот о Кармен, которая подхватила ветрянку, а сейчас, когда он, Роберт, почти при смерти (так ему казалось), лучшего человека, чем Пейдж, не найти. Вероятно, он мог бы придумать, как вытащить приятеля с того света, но, прежде всего, Роб просто считал его своим лучшим другом и, совершенно искренне, самым близким человеком.
Поэтому, когда тот – не ворвался, что вы, это же Джимми – почти крадучись вошел в палату, Роберт понял, кто пришел, еще до того, как Джим заговорил. От него пахло любимым парфюмом, конечно, Пейдж не мог позволить себе явиться в помятом пиджаке, заспанным и лохматым.
Плант даже не сильно поморщился в ответ на его тон и слегка улыбнулся.
- Джимми… спасибо, что приехал.
И зря попытался говорить. Слова грохотали в голове, поэтому и пришлось перейти на шепот. Мысли путались и никак не хотели складываться в стройный ряд.
- Прости, что не доехал. Эти копы, они меня достали, я не доехал до Бирмингема еще… А ты откуда? Ты приехал сюда из самого Эдинбурга? Так быстро… сколько прошло времени? Ох…
Умирать – так с Пейджем, чего уж тут. Но когда Роберт сделал относительно успешную попытку сесть и открыть глаза, он вдруг понял, что организм его еще не готов отправляться на тот свет. Зато готов как следует поиздеваться над своим хозяином. Весь мир завертелся, как в самом жутком похмелье, во рту – противный привкус желчи, а стены несутся прямо на тебя.
- Ох… - повторил Плант. – Надеюсь, ты приехал один…
«Ты позаботился перед отъездом о Шарлотте? Я знаю, эта женщина особенная – для тебя. Ты же по уши влюблен в нее, Джим, как подросток! Не в ее любовь к тебе, а в нее саму, в ее огромные печальные глаза, в ее переливистый смех, в ее тонкие, нежные руки!» Все это мог бы сейчас сказать Роберт Плант годичной давности. Но то время уже прошло. За год он многое понял и во многом изменился. Главное, он теперь точно знал себе цену. И стоять на коленях перед Пейджем не собирался.
- Питер меня убьет, - кривая усмешка. – Прошу тебя, встань на мою сторону, когда он начнет орать. Я чертовски спешил к вам, ты же знаешь.
Роберт все еще был зол - на тех полицейских, на то, что они отняли столько времени, на чертовы повороты, на себя, в конце концов, -  но и чувствовал усталость.  У него не было сил и желания доказывать что-то Гранту или Пейджу.

Роберт улыбнулся. Можно быть очень благодарным Джиму. По крайней мере, он избавил друга от «первого гнева» Гранта, а на деле сделал куда больше. По мелочи, но иногда Плант склонен был эти мелочи замечать. Говорить вслух не обязательно – зачем, если они оба знают?
- Джим, у меня такой космос в голове, что я сам никуда не пойду. Хотя бы пока это не прекратится. Честно говоря, я даже рад… – он серьезно посмотрел на Джимми. – Пара дней передышки нам не помешает. Ты когда нормально спал в последний раз?
Самого Роберта тоже порой мучила бессонница, но не того рода, которой, как он знал, страдал время от времени Пейдж. Его долго беспокоило предстоявшее выступление в Лондоне, английская публика и это турне по исторической родине вообще. Тепреь-то уже можно было выдохнуть. А вот Джимми с течением времени выглядел все безумней.
- А, черт с ним… Иди-ка сюда.
Он подвинулся, освобождая место на больничной койке. Хорошо быть рок-звездой: и личная палата, и самые симпатичные медсестры, и вообще.
Плант закинул свободную от гипса руку за голову и посмотрел на Пейджа странным взглядом.
- Морин звонить не надо. Кармен Джейн заболела. И вообще…
Сейчас не хотелось этой нежной опеки от любимой женщины, уж лучше обвинения в безмозглости и угрозы разбить вазу о дурную и многострадальную голову.
- Руки-ноги, все остальное на месте, а что мозги повредил – так она и не заметит, - он тихо засмеялся. Дурное чувство, с чего он вообще решил, что если позовет Джима, то точно не отбросит коньки, хотя бы в этот раз?
- Джим, если бы меня в лепешку размазало, что бы вы делали? – только задав этот вопрос, Роб понял, что именно мучило его с того момента, как только пришел в сознание. Сказал -  сразу полегчало, но что-то в нем было не так. В формулировке?
Вообще, вопрос очень нечестный. Особенно, учитывая, кому он задан. Пейдж – это Пейдж-друг, Пейдж-коллега и Пейдж-продюсер. Можно ответить на это вопрос трижды, но как найти некое среднее арифметическое?
Роберт спокойно выжидал, изучая лицо приятеля. Заметное проявление каких-то эмоций или мыслей было редкостью, связанной с состоянием алкогольно-наркотического или музыкального опьянения, а как вариант – приступом гнева. Но когда ты проводишь с человеком столько времени, расставаясь на редкие часы, начинаешь замечать чуть больше, чем тот готов выразить.
Кажется, он слишком глубоко задумался, а Джимми почему-то (вот уж конечно, нашел странность) тоже молчал. Пришлось махнуть рукой и широко улыбнуться.
- Сравни эту комнатку с нашими номерами в «Хайятт». Вот она, суровая британская родина!
И что-то все не то и все лишнее. И не смешно. Только одна фраза приобретает очертания, сказать – дать слабину, очередную. Но когда ты чувствуешь, что ходишь по тонкому краю - и не один – предрассудки теряют свою силу.
- Джимми, можешь смеяться, но я назвал им твое имя, потому что у меня действительно нет человека более близкого.

О, сколько откровений за десять минут! Ради такого стоило пожертвовать оставшимися в этом туре концертами и шандарахнуться «Ягуаром» в могучий дуб. Но попробовал бы Роберт сказать это вслух – и больше ни слова не услышал бы от Джима  недели две-три, он был в этом трусливо уверен. Усмешка гитариста отчетливо выдает, насколько нехотя он говорит, и любой поймет, что в иных обстоятельствах он уж как-нибудь ушел бы от ответа.
Будь Плант поцелее, он бы сейчас кинулся обнимать друга и расписывать, как благодарен ему за все.
- Я живучий, - он улыбнулся (в который раз?) и осторожно, даже с опаской, похлопал Джимми по руке. В общем, большого ума не надо, очевидно, Пейдж очень даже струхнул. А кто бы не струхнул? И, как он сам сейчас признался, дело было не в необходимости улаживать проблемы Питеру, с Питером или недополученной прибыли, а в личном отношении. Это редкий момент, да что там говорить, пожалуй, первое официальное признание от Джимми из ряда «Да, Роберт, я тоже считаю тебя своим близким другом». Душещипательно.
- И ты хотел, чтобы они устроили то же самое моей жене? Я всегда знал, что у тебя на нее зуб! – сложно было не засмеяться так, чтобы собственный смех не ударил молотом по голове. – Переволновался… Ну что ж… Пока сюда не нагрянул кто-нибудь вроде одного усатого любителя похохмить и похулиганить, может, попросим какую-нибудь медсестру сгонять тебе за успокоительным, а мне за апельсинами? Давненько мы не сидели с тобой просто так, не отдыхали, - приемлемое такое оправдание. И без всякого вранья. «Ну и что? Да, я действительно соскучился по Джимми вне группы, я нахожу это отличным шансом побыть с ним тет-а-тет и действительно хочу еще пару часов понаблюдать за этим взглядом!»
А наблюдать было за чем. Встревоженный, не на шутку взволнованный, даже обеспокоенный взгляд нарочито убегал в сторону и маскировался грубоватым тоном. Джимми-Джимми, кого ты обманешь?
Роберт все же не сдержался – не из желания рискнуть и проверить, а просто поддавшись душевному порыву:
- Я бы давно влетел в какой-нибудь столб, если бы знал, что ты придешь ко мне с таким вот лицом, - он неопределенно махнул рукой, но объяснять, с каким это таким лицом, не стал. Зато постарался вложить в свои слова все то безграничное море благодарности и прочих теплых чувств, которые переполняли его.

Мало кто узнает, что в тот день Пейдж побил все свои рекорды: терпения, в первую очередь. А во вторую, третью и прочие – сдержанности, адекватности и (я все же скажу это, и да не ударит меня молния) нежности по отношению к Планту. Пожалуй, он эти расплатился вперед и на 75-ый, и на 77-ой.
- Я уже жду – не дождусь. Если к утру ваза так и не разобьется, я точно решу, что Шарлотте так не хотелось тебя отпускать, что она нашла двойника.
Но нет, это не был двойник. А откуда бы ему знать, что Джимми Пейдж обладает занятной и немного детской привычкой тискать друга за волосы? Роберт давно просек, что Джимми притягивают золотистые кудри, как сорок – все блестящее. Просек, привык и даже научился расценивать это как жест особого, скажем, доверия. А еще это означало, что Джимми о чем-то задумался. О проблемах мироздания или чистоте своих носков – масштаб не имеет значения.
- Это тебя мои волосы навели на мысль о «самой шикарной женщине в мире»? – Роберт ухмыльнулся и откинул свои волосы рукой театральным жестом.
- Прости, друг, но тебе придется провести эту ночь с самым потрясающим мужчиной. Не велика разница, - еще один смеющийся взгляд в адрес гитариста. Нет, он не пропустил мимо ушей просьбу о песне, но и комментировать не стал. По своим причинам. Друзья – это да, это хорошо. А что до «человека с космосом в голове», до Пейджа, то он, на самом деле, мелькал то тут, то там. Завуалировано и под прикрытием, но именно он был одним из «трех китов» вдохновения для Роба. Первый и официальный – Морин. Второй, и известный как «лирическая героиня Планта» - «девушка-о-которой-нельзя-вспоминать». Третий, и так приодетый и приукрашенный, что без гипноза не отличишь от предыдущих двух и не распознаешь, – Джеймс Патрик Пейдж. Очередная «самая шикарная женщина» не беспокоила Роберта, и за чувства оставшейся в Америке Памелы он тоже не слишком переживал. Шарлотта, как и другие, рано или поздно уйдет, а их свинцовый дирижабль продолжит свой мощный полет.
- Мы сделали многое, но еще не все, - безотчетные мысли вслух. – О чем ты думаешь, Джимми? Ты еще не знаешь, но Шарлотта схватила тебя крепко. И не за яйца, а вот сюда, - Роберт дотронулся пальцами до груди Пейджа. – Это немного грустно, но твое время еще не пришло, именно поэтому, - хитрый прищур, - я все еще вне конкуренции. И ты не стал ждать утра, а бросил ее и приехал ко мне. Я тоже тебя люблю, Джимми.
Роберт посмеивался, пытался шутить, тыкал пальцем в небо и вообще чувствовал себя полным дерьмом. Двадцать минут держать хорошую мину при плохой игре – это вообще не в его стиле. Плохая игра – не в его стиле. Впрочем, валяться немощным бездельником и чувствовать себя куском жидкого дерьма по всем статьям – не очень привычное для него занятие.

Роберт, само собой, поулыбался шутке Джима и даже пропустил мимо ушей это «Бобби», от которого так и разило необразованностью и серостью. Ну конечно, это была шутка! Разве мог он поверить в то, что не способен перегнать в сексуальности тощую дамочку с унылым выражением лица? Ладно-ладно. Не совсем так. Но…
«Хорошо, хорошо», - мысленно Плант кивал ему, соглашался и вообще. Был самым смирным Плантом на свете. Даже более смирным, чем в 68-ом.
Джимми не был похож на заботливую жену, и в этом была его прелесть. Джимми был собой – а это иногда нужнее. Иногда важнее. А если ты при этом еще и научился его понимать (пусть и меньше, чем самонадеянно думаешь), то можешь считать себя абсолютным счастливчиком, будь у тебя хоть трижды пробита голова и переломаны все кости.
- Остаться здесь – это слишком для тебя, Джим, - негромким голосом подсказал Роберт. Если бы он решил подурачиться, то, конечно, попросил бы Джима остаться. А еще лучше, поставил бы какой-нибудь ультиматум. Нечестный, само собой. Но не сейчас. Не хотелось ни хитрить, ни дурачиться. А вообще, это место было слишком внезапным и неподходящим. Для чего? Да для всего. Для того чтобы продолжить выбивать сантименты из Пейджа, уж точно.
- Я буду в порядке. Пока у нас вынужденный отпуск, отдыхай от меня и остальных, - улыбнулся и поиграл бровями. – Заодно и узнаем, сможет ли эта француженка вытерпеть тебя больше недели. 
«Или ты ее».
Вкрадчивый стук – и аккуратная голова молоденькой медсестры, у которой коленки подкашивались. Не каждый день в обычном муниципальном госпитале встретишь рок-звезд.
- Сэр… У нас заканчиваются приемные часы, сэр…
Роберт усмехнулся, хорошо понимая, что если бы гитарист захотел, то никакие приемные часы его не выгнали бы из палаты. Пока же…
- Я заеду, как только они меня отпустят, - пообещал он.
Джимми Пейдж исполнил свою роль на это вечер. Теперь Роберт знал наверняка, что даже Шарлотта, разжигавшая в дьявольских глазах этого мрачного парня такой огонь, какого прежде вне сцены Роб не видел, не важнее их дружбы. И он был прав в самом начале этой встречи: разбитая машина, голова и рука того стоили. Определенно.