Это было минутным помешательством разума: иначе объяснить наличие Пейджа в этой Богом забытой местности было нельзя.
Джим с ничего не выражающим лицом разглядывал окрестности, маленький дом, несколько рассеянно теребил рукав кожаной куртки и мысленно вопрошал про себя, как же так получилось, что сейчас он – сибарит и городской житель – находится в глуши этого мира, где ближайшее людское поселение несколько трудно досягаемо. Хотя, конечно, последнее было даже неплохо.
Да, Роберту нужен был отдых: им всем он был нужен. Пейдж даже иногда задавался вполне логичным вопросом, почему это он – он, Джеймс - вечно оказывается рядом с койкой, на которой валяется бессознательный Плант, когда самое слабое здоровье всегда было именно у Джима? Почему не наоборот? Где положенная ему забота, уход и увещевания, что нельзя вставать раньше времени?
«Надо тоже свалиться в обморок. И если количество и качество причитаний меня не удовлетворит - уйду из группы,» - мстительно подумав, Джимми наконец соизволил повернуться к другу, подняв на него несколько задумчивый взгляд. Он словно подбирал слова, как бы сообщить Роберту, что это место несколько не в его вкусе, что «позови Шарлотту», что «мы уезжаем», что «иди ты, знаешь, куда, со своими идеями?». Пусть Джеймс такого и не думал, – пока, во всяком случае – но он не был бы собой, если бы не изводил людей. Хотя бы затянувшимися паузами.
- Скажи сразу все, что мне надо знать об этом доме и о последующих днях, чтобы я мог уехать сейчас, пока Шарлотта еще не успела проникнуться этим местом, - Джим проворчал это тоном «мы слишком долго ехали, я устал, я был бы не против пообедать, эту самую тяжелую сумку несешь ты», поправил на плече ремень от гитарного чехла и лямку своей сумки одновременно и зашагал к дому, намереваясь разглядеть все поближе. Фраза про вещи, естественно, была проигнорирована. Иногда он был невыносим даже еще больше, чем обычно, но, в принципе, Роберт же знал, кого приглашал, да?
Джеймс заложил руки за спину, умудрившись сделать это так, чтобы гитара не свалилась на землю, задрал голову, щурясь от солнца и разглядывая крышу. Интересно, а она не подтекает во время дождя, нет? В принципе, здесь не было так ужасно, как могло бы быть. Была даже какая-то своя прелесть, новизна местности, настраивающая на поэтический, возвышенный лад. Но Джимми не был бы Джимми, если бы сначала не ворчал, а уже только потом – обычно через несколько недель в лучшем и через несколько лет в худшем случае – одобрял.
Пейдж цепко, внимательно разглядывал дом, словно пытаясь найти, к чему бы придраться. К старой входной двери хотелось притронуться, чтобы узнать, какая она на ощупь. Джим любил такие вещи, которые хочется трогать. И дома, в которых есть такие вещи.
- Давай зайдем, что ли, - это звучит, как продолжение ворчания, но подразумевает под собой какое-никакое, но все же одобрение. Если бы гитаристу не понравилось бы это местечко, то Шарлотта бы уже вздыхала на заднем сидении автомобиля. – И твой пес меня всего обслюнявил. Сделай с этим что-нибудь, прошу.

Но Джим еще не знал главного: что ему придется обходиться несколько недель без электричества. И эта новость вполне могла заставить его развернуться и уйти.

- Роберт, я, - знаешь, это случается довольно нечасто, и все время почему-то из-за тебя – я даже не знаю, что сейчас сказать.
Тяжело вздохнув, Джим оттеснил друга плечом в сторону – что, кстати, стало получаться несколько хуже с тех пор, как мистер Плант решил окончательно вырасти, - и прошел в комнату, осторожно поставил футляр с гитарой в угол и вперил задумчивый взгляд в камин.
- Твое счастье, что уже почти стемнело, и в моем большом сердце все еще хранится воспоминание о том изумительно - прекрасном цвете твоего лица, когда мы тебя откачивали во время твоего же, повторюсь еще раз, обморока, - с каждым новым словом голос Джеймса постепенно становился все громче и ехиднее.  -  Я бы не сказал, что это был чисто белый, скорее даже в нем был некоторый сероватый подтон. Я бы назвал его льняным, хотя сложно определить точно. Но, да, пожалуй, именно так.
Пейдж звучно опустил ладонь на поверхность стола, за который успел сесть, выдохнул. Он, кстати, никогда не бил кулаком. Скорей всего именно по той же причине, по какой и никогда не пользовался молотком.
Как можно жить без электричества? Нет, правда, как? А еду готовить? На костре? А воду греть? На костре? А бриться? На кост… Впрочем, кого сейчас волнует такой пункт, как «бриться»? В голове Джима сразу почему-то нарисовался Роберт с огромным тесаком в одной руке, зеркалом – в другой, который с невозмутимым лицом этим самым тесаком брился. Все-таки, в понимании Пейджа сельские люди были особой кастой суровых варваров.
- Сам вещи теперь носи, я ощущаю, как над моей головой сгустились черные тучи депрессии. Надеюсь, я сейчас испорчу своими чувствами ауру в этом доме, и он будет тебе мстить. Заодно и узнаем, настоящие у тебя кудри или ты их завиваешь, - выдав этот последний, убийственный по своей остроте и силе аргумент, Джимми гордо заткнулся, театрально отвернувшись и вперив свой взгляд человека, приговоренного к смертной казни, в стенку. Он устал говорить, замерз, проголодался, хотел спать, хотел кровавых жертвоприношений и домой. Вместо этого ему в руку внезапно ткнулся мокрый нос.
- Убери свою псину, или я ее сейчас убью! – Джим буквально взвыл от неожиданности, чем привел пса в неистовый восторг и экстаз от любви к этим забавным людям, что повлекло за собой тщательное облизывание пальцев, обслюнявливание рукавов и попытки забраться на колени. Последнего мистер Пейдж не пережил. Он, конечно, никогда не был живодером и относился к животным с полным безразличием, но на ноги Джим вскочил достаточно резво, и почти успел дотянуться какой-то старой газетой, попавшейся под руку, до ушей пса.
Наверное, это была бы довольно забавная картина, - гоняющийся за восхищенной собакой гитарист со свернутой газетой в руках – если бы все пламя ада не горело во взгляде Джеймса.
А вот пес был бесповоротно влюблен.

- Это было просто ужасно, - Джим, явно сменив гнев на милость, стоял напротив старого буфета – очень, кстати, приятного во всех ракурсах буфета – и пытался разглядеть в мутном отражении в стекле степень своей лохматости. Комок из газеты валялся где-то на пороге в комнату, так и не достигнув мохнатой задницы. – Давай что-то лучше в стиле: «Сегодня я проснулся, м-м, в холодной постели. Даже моя собака – м-м-м, большая, надоедливая собака – бросила меня ради миски жратвы, м-м, жратвы. Как ты думаешь, детка, как жить мне дальше? Как жить мне дальше одному в холодной постели? М-м, ради миски жратвы, да-да, жратвы».
Пейдж – с лицом человека, говорящего о серьезных вещах, и привычно тихим голосом – напел несложный мотивчик, одновременно приглаживая растрепанные волосы. Ладно, может быть, все было не так, чтобы слишком плохо, как могло показаться на первый взгляд. Весь дом был полон действительно многообещающим вдохновением, да и акустика в комнате была довольно приличная.
- Может, сбежим, пока ужин не будет готов?
- Ах, Перси, я вся Ваша, - поспешно прогнусавил, направляясь к выходу. Да-да, он любил Шарлотту, но дело все в том, что себя он любил пока все еще самую чуточку больше, поэтому справедливо полагал, что можно и по-тихому слинять. Подальше от необходимости разбирать вещи и бегать за мышами. – Покажи мне, что ли, что тут и где. Хочу осознать полностью, в какую глухомань ты меня затащил.
Гитарист повыше затянул язычок молнии на куртке, положил руки в карманы: воздух в доме еще не успел прогреться как следует, хотя было не так уж и холодно, но Джим умудрялся мерзнуть всегда и в любую погоду. И болеть он умудрялся тоже всегда, и то, что мистер Пейдж еще не начал шмыгать носом, было делом времени.
Мысль провести в этом месте несколько дней почему-то не переставала казаться заманчивой даже теперь. Может быть, дело было в том, что дом обладал своеобразным очарованием, может быть, в том, что провести с Шарлоттой несколько дней на природе – очень приятно. А, может быть, в том, что давно уже Джеймс не оставался с Плантом хотя бы в относительном одиночестве. Джимми, наверное, ни за чтобы не признался, но он скучал последнее время по той неделе их первого знакомства, проведенного у Пейджа дома. Когда еще не было никаких обязательств, никаких лишних людей в их дуэте, когда никто не прерывал. Ах, да, и когда за Робертом еще не ходил такой цветастый хвост из поклонниц – это, почему-то, нервировало с каждым годом все сильнее.

- Я подумаю над твоим предложением. Но, если жратва будет очень не вкусной – то нет, не брошу, - Джим усмехнулся, неспешно следуя за другом. Гамак, надо сказать, сразу пришелся ему по вкусу, скамеечка – нет. Мистер Пейдж уже даже – в самой глубине души, правда – начал несколько предвкушать спокойные деньки, проведенные на солнышке в компании с книгой или гитарой. И, заметьте, на скамеечке такое делать неудобно, так что новым обитателям этого особнячка, похоже, придется смириться с тем, что гамак прочно занят за Джеймсом. Точка.
Молча разглядывая все, что ему показывали, гитарист все никак не мог определиться окончательно: нравится ему все это безобразие или же, скорее, нет. Правда, запах травки, который чувствовался даже из-за спины Планта, и слова о скромном запасе дали парочку довольно увесистых плюсов.
- А я-то все думал, что с тобой в детстве случилось. Оказывается, ты просто надышался, - Джеймс тихо фыркает, убирает прядь волос, упавшую на лицо, назад и как-то немного успокаивается. Возможно, все не так плохо. Возможно, тут даже мило. Возможно, что мир, дружба, любовь. Возможно, что просто сладковатый запах, явственно исходящий из сарая, оказал успокаивающее и воодушевляющее действие.
- Что-то ты больно длинный стал. Признайся, ты для этого что-то делаешь, да? - проворчал Джимми, успешно избежав знакомства с дверным проемом, зато он споткнулся о порог, налетел на Роберта, едва слышно высказав его спине пару мыслей, которые, обычно, приличные люди вслух не говорят.
Казалось, кстати, что Плант презрел все человеческие законы – и банальную вежливость по отношению к своему другу! – и продолжал гнусно и тихонечко подрастать по ночам. Джим уже с некоторой ревностью замечал, что, чтобы посмотреть Роберту в глаза, приходится – совсем немного, конечно, но все равно – приподнимать голову. Непонятно почему, но Пейджа это очень даже волновало.
- Хорошо, если совсем припечет, придется уйти от всех вас в лес, - гитарист хмыкнул, но Шалашом Спасения остался вполне доволен. Такие местечки просто обязаны быть там, где есть Пейдж, иначе случится какая-нибудь миниатюрная буря от переизбытка общения. – А как здесь с соседями? Надеюсь, плохо.

Джим смеется, потирает шею и придирчиво осматривает место, прежде чем сесть. Он боком чувствует тепло, идущее от Планта, и приходится согласиться: да, май выдался жаркий. Пейдж вытягивает ноги и хлопает себя по карманам, ища сигареты.
- Ну, ты же будешь меня любить, даже если я усохну? – Джеймс хмыкает, переплетает пальцы своих рук, бездумно теребя кольцо. В шалаше намного теплее, чем в доме, и гитарист уже гнусно подумывает наведываться сюда почаще.
- Это, наверное, моя самая большая заслуга – собрать всех нас вместе, - Джим хмыкает. Несколько лет назад, он, наверное, сказал бы что-то вроде: «моя самая большая заслуга – это работа со звуком» или «больше всего я горжусь своими гитарными соло» - но сейчас что-то незаметно изменилось.
Джеймс думает, что ему повезло встретить Роберта. Что они, действительно, как одно целое. Что Плант – теплый, светлый и его всегда очень много. Так много, что гитарист может позволить себе постоять рядом и погреться в золотых лучах. Он вряд ли когда-нибудь признается, но без всего этого, его жизнь была бы на порядок мрачнее.
Перси умудрялся чувствовать музыку именно так, как чувствовал ее сам Джим. Это порой казалось самой обычной в мире вещью, а порой удивляло до невозможности, что только и оставалось, что молча головой качать. Пейджу невольно подумалось, что он, Джеймс, наверное, очень счастлив.
Но вслух пришлось расщедриться только на:
- С чего бы мне тебя выкидывать? Я рядом с тобой какой-то слишком уж спокойный. С чего бы это, - Джим хмыкает, тянет нитку из фуфайки, на которой сидит друг.
Хотя, конечно, насчет «спокойно» он все-таки погорячился.
- Черт тебя подери, Перси! – Джеймс возмущенно хмурит брови, кажется, что еще немного – и начнет обиженно сопеть. – Мало того, что меня приняли за женщину, так меня еще и проституткой назвали, и ты над этим еще и ржешь.
Пейдж пихнул друга кулаком в плечо и сурово сложил руки на груди. Никогда бы не признался, что потратил после этого случая минут пятнадцать перед зеркалом, пытаясь понять, действительно ли можно принять его за девушку или нет.
«И в каком это месте, интересно, я баба? И в каком это месте, интересно, я проститутка? Нет, вот в каком?!»

- Когда у тебя завтра будет все валиться из рук, вспомни эту минуту и раскайся, - хмуро пообещал Джим, явно собираясь проклясть друга в меру своих скромных возможностей. Не зря же Боуи при каждой встрече украдкой плевал через левое плечо, складывал пальцы в кармане – думал, что не заметно, наивный – в сомнительные знаки экзорцизма и бормотал себе под нос мантры. Или просто матерился? Явно что-то в этом было, когда Пейдж смотрел чуть мрачновато из-под полуопущенных ресниц, неловким жестом потирал мозолистыми пальцами левой руки костяшки правой и тихо шмыгал носом. Если уж это и не было черной магией, то хорошо отрепетированной позой - точно.
В Роберте было многое прекрасно. Например, его шикарный голос и золотая грива волос (для рок-звезды этого вполне достаточно). Но вот его способность заглаживать неловкие моменты находилась в поистине плачевном состоянии, Джимми аж щеку рукой подпер, чтобы поудобнее внимать было. Порой Плант мог ляпнуть что-то такое, – в качестве комплимента, конечно же – что, не будь они знакомы уже несколько лет, Джеймс начал бы подозревать наличие сарказма.
- Ты знал, что слово «педерастия» изначально использовалось для обозначения влечения мужчины не просто к мужчине, но к юноше? – Пейдж посмотрел на друга с совершенно серьезным лицом, с трудом сдерживая дергающиеся в улыбке уголки губ. Все же, как не были бы иногда неуклюжи комплименты Роберта, настроение всегда упорно поднималось, а обижаться дальше не было просто никакой возможности. – И что много времени назад в Древней Греции это были чисто платонические и возвышенные чувства, в которые не вкладывался тот смысл, который вкладываем сейчас мы?
Джим все же не выдержал и негромко хмыкнул, вытягивая ноги и с удовольствием потягиваясь.
- И нормальный у меня взгляд, - ворчливо, но уже добродушно. Ох, знал бы только, что за мысли порою всплывают в голове у Роберта...