Первый раз The Doors Джим услышал, когда был на расстоянии шага от познания вселенной, космоса и дао: в тот момент в доме уже кончилось все виски, и он упорно пытался настроить радио на прием сигналов, посланных древними египтянами в н-ном веке до нашей эры. Вместо египтян мистер Пейдж словил голос Моррисона, что, в принципе, оказалось почти равноценно. Джим прижимался  щекой к холодильнику на своей кухне, медленно моргал, пытаясь дотянуться ресницами до бровей и почувствовать это, и постигал все то, чего еще не постиг за последние несколько часов.
Второй раз The Doors Джим услышал на новенькой, купленной для него, пластинке. В ту ночь у него схватило печень, и Джеймс, промучившийся до самого утра, вежливо, но твердо отказался ехать на очередную вечеринку, купив себе таблеток и Кока-Колы. Он вертел стеклянную бутылку в пальцах, и гадал сам с собой, что же надо такое принимать, чтобы делать такую музыку, какую делает Моррисон. И сколько после этого живут. И какие побочные последствия.
Как-то так мистическим образом получилось, что Двери прошли мимо всеведущего Пейджа, поэтому он разглядывал обложку пластинки – ту самую, где танцует весьма упитанный мужчина в подозрительных шмотках, и вообще малопонятно, что происходит – и пытался представить себе вокалиста. В любом случае, голос у него был весьма приятный.
Третий раз The Doors – а, точнее, самого Моррисона – Джим услышал в трубке телефона, стоящего в его собственном доме. Если честно, Пейдж не очень надеялся на такое быстрое согласие на личную встречу. Но – повезло.
Не то, чтобы Джеймс рассчитывал перенять что-то из The Doors. Более того, если бы его группа стала исполнять что-то подобное – Джим на минуточку представил такую возможность -, он бы собственноручно спустил бы их Цеппелин с небес и закрылся бы в своем доме, начав вести жизнь отшельника. Но личность Моррисона была, безусловно, интересна, а Джим не был бы Джимом, если бы не удовлетворял свой интерес.
- Может быть, я слишком педантичен, - рассуждал Джеймс вслух, стоя перед зеркалом в прихожей и убирая выбившуюся прядь волос с лица. – Но если кому это прощать, так мне. В конце концов, мы собираем тысячи людей. А это что-то да значит.
Пейдж оправил воротник рубашки, вернул на место сползшую с плеча на пять миллиметров жилетку и похлопал себя по карманам. Потом повертел головой по сторонам – от этого прядь волос опять упала на лицо, жилетка сползла на свои пять миллиметров обратно, а воротник снова едва заметно замялся -, посмотрел на часы, потыкал подушечкой большого пальца левой руки в мозолистую подушечку среднего пальца той же руки, тихо вздохнул, скосил глаза на забытый Робертом на прошлой неделе пиджак, висящий на вешалке, опять посмотрел на часы, одновременно дернув за уголок воротника.
- Ладно, я пошел, - сообщил он в пустоту, развернулся на каблуках и вышел на улицу, чтобы спустя час сорок восемь вдавить пальцем кнопку звонка на двери у дома Моррисона. Чертова жилетка опять немного сползла с левого плеча, и Джим почти смирился с тем, что совершенства в этом мире добиться невозможно.
Надо отметить, что мистер Пейдж был заинтригован предстоящей встречей.